Гонзалес о своей лучшей гонке
Более 20 лет прошло со времени того британского Гран При, хотя мне кажется, что это было только вчера. Стоит услышать случайное упоминание на какой-нибудь вечеринке, или, скажем, друг или журналист, спросят меня: "Как все начиналось, Пепито?", как сразу же воспоминания наполняют мой разум. Воспоминания молодого неопытного паренька.
С тех пор меня восхваляли и поздравляли многие короли, принцессы и политики во многих странах. Я забыл много гонок, но всегда буду помнить тот день, 14 июля 1951 года.
Все началось раньше, когда мои земляки называли меня "Кабезон" ("Большая голова"!) Гонсалес, и я участвовал в местных гонках, не мечтая о более престижных аренах. Затем Дон Франческо Боргоново, президент Автоспортивного комитета Автоклуба Аргентины, позвонил мне в начале 1950 года и предложил присоединиться к их команде, отправляющейся гоняться в Европу. Возглавлял команду мой большой друг и соотечественник, Хуан Мануэль Фанхио. Конечно же, я согласился. Однако в тот сезон я был крайне неудачлив и ничего заметного не добился. К счастью, Клуб был терпелив и оставил меня на 1951 год.
Дело было в Реймсе, где я должен был управлять Maserati Аргентинского Автоклуба. Именно там произошло событие, изменившее мою судьбу. Нелло Уголини, тогда директор Ferrari, спросил меня, не смогу ли я заменить за рулем их машины травмированного в Милле Милья Дорино Серафини. Это пожелание, как я потом выяснил, исходило от самого Дона Энцо Феррари. Я был шокирован, что такой неизвестный гонщик как я мог обратить на себя внимание великого Феррари. Мы все боготворили его, и даже сейчас, я помню то безумное волнение, когда я согласился. У меня не было много иллюзий относительно себя, но с того момента мне казалось, что я сплю. Когда меня взяли на фабрику, чтобы подогнать под меня сиденье и педали, я все еще не мог поверить, что мне предстоит управлять "сокровищем" Феррари. Я нервничал, счастливый и перепуганный одновременно, как бедный крестьянин, который внезапно удостоился любви принцессы.
Однако этот сон продолжался недолго. Я страшно хотел блеснуть в Реймсе на Гран При Франции и после горячей схватки смог пробиться в лидеры. Но когда я остановился в боксах для дозаправки, Уголини попросил меня передать "сокровище" Альберто Аскари, который вернулся в боксы, после того как его собственная машина сломалась.
Сейчас я признаю это разумным шагом. Аскари был гораздо опытнее в Гран При, чем я, и когда он сошел, вполне понятным было решение отдать ему мой автомобиль. Однако в тот момент я был озадачен и задет. Мне казалось, что я не выдержал испытания.
Я был в замешательстве, когда Энцо Феррари пригласил меня к себе. Он был могущественным человеком, а я только недавно оказался в Европе. Направляясь в офис, я не знал, как обратиться к этому "священному чудовищу" мира автогонок. Я выдавил из себя "Доброе утро" по-испански и стоял в безмолвии, удивляясь, почему я здесь и что будет дальше. Дон Энцо, понимая мое смущение, разрядил обстановку, улыбнувшись и пожав мне руку. И к моему огромному удивлению он - величайшая фигура в мире автоспорта - поздравил меня за успешное выступление в Реймсе. Я был еще больше поражен, когда он внезапно спросил меня: "Не желаешь ли ты подписать контракт гонщика с командой Ferrari?" Даже сейчас я могу чувствовать, как забилось тогда мое сердце. Это все неправда, сказал я себе.
Феррари почувствовал, что ошарашил меня и продолжил, сказав, что условия контракта будут такими же, как и у его основных водителей, Аскари и Виллорези. Но для меня это уже не играло никакой роли. Я не вслушивался в детали. Я был готов взять ручку и подписать все, что угодно. Все, что я хотел, это гоняться, стать членом могущественной итальянской команды, которая казалась мне последней ступенькой лестницы. После очень короткой карьеры в гонках, я как будто был удостоен чести спеть в Ля Скала в Милане.
Феррари обладал даром внушать своим гонщикам уверенность в своих силах. И хотя я был совсем неопытен, я приехал в Сильверстоун на Гран При Великобритании 1951 года чувствуя, что принадлежу Скудерии Феррари. Я был преисполнен решимости дать бой почти непобедимым Alfa Romeo и их величайшим в мире гонщикам. В Сильверстоуне собрались многие известные политики, промышленники, миллионеры и все они жаждали зрелища.
Во время тренировки я побил существовавший рекорд круга и разделил честь стартовать из первого ряда с Фанхио и Фариной на Alfa Romeo и моим товарищем по команде Ferrari, Аскари. Я чувствовал на своих плечах огромную ответственность - как и в Реймсе - но теперь я знал, что никто не отберет у меня машину.
"Сокровище" стояло на старте, а я ходил взад и вперед, ощущая неимоверное нервное напряжение. Несколько аргентинцев среди толпы иностранцев, пытаясь меня успокоить, что-то говорили мне. Однако я не слушал их. Я сконцентрировался на предстоящей гонке. На меня нашла какая-то одержимость. Я даже начал говорить сам с собой: "Пепито! Ты, простолюдин, попал в высшее общество". Я пытался снять напряжение, спрашивая себя: "Пепито! Что ты делаешь среди этих Великанов Гран При? Что про тебя скажут на родине? О чем думают твои родители?" Наконец, когда все эти вопросы так и не смогли успокоить меня, я в панике громко пробормотал: "Пепито! Что же теперь делать!"
Прозвучала сирена "5 минут до старта" и меня будто бы пронзило копьем. Я вернулся к реальности. Мне надо было сбегать в туалет! Каждый раз, когда эта дьявольская сирена раздавалась вновь, моя тревога росла. Наконец, мы сели в машины. Я уставился на стартера и удерживал автомобиль неподвижным. Даже небольшое движение до старта могло означать минуту штрафа. Обороты двигателей взлетели до небес, а безмолвная толпа зрителей уставилась на стартовое поле. Я чувствовал себя словно в аду и моторы были музыкальными инструментами на этом дьявольском концерте. Мое сердце готово было взорваться. Дышать становилось тяжело. Я уже было хотел выйти из игры, как судья взмахнул флагом. Мы сорвались с мест. И что это был за старт! Наша четверка из первого ряда, пытаясь выбиться в лидеры, так торопилась, что колеса стали бешено вращаться, оставляя сзади облако дыма, через которое мимо нас проносились другие машины. Затем, когда наши покрышки достигли необходимого сцепления с дорогой, вместо того, чтобы быть преследуемыми, мы преследовали сами. Пытаясь достать лидеров, мы искали малейшие лазейки в своре автомобилей соперников.
Когда мы в первый раз пронеслись мимо боксов, я заметил, что менеджеры Alfa Romeo и Ferrari давали своим гонщикам одинаковые инструкции - вести свою собственную гонку. Неудачный старт означал, что следует отказаться от командной тактики. "Пробивайся в лидеры" - увидел я. К следующему кругу я был первым.
Я не мог слышать, однако я чувствовал, что британская публика потеряла свою привычную сдержанность. Они скакали и махали руками так, как будто сошли с ума. "Пепито. Ты впереди Великанов" - подумал я и продолжал давить на газ. Вдруг в моих зеркалах появилась красная машина, которая становилась все больше и больше. Сигнал из боксов дал мне знать, что это Alfa Romeo Фанхио. "Пепито. Не делай глупостей. Не паникуй. Даже Фанхио придется останавливаться на дозаправку".
Когда Фанхио настиг меня на 10 круге, я дал ему выйти вперед и пристроился у него на хвосте. Мы шли тандемом, как если бы наши машины были связаны веревкой. Даже когда он увеличил скорость, мы продолжали идти вместе. Как будто за нами гнался сам Дьявол. На 25 круге возникла опасная ситуация, когда я слишком быстро вошел в поворот Бекеттс и протаранил несколько соломенных тюков. Это заставило меня еще больше сосредоточиться, и я вновь догнал Фанхио. Я начал приближаться к нему, отставая примерно на 5-6 секунд. Наша средняя скорость достигала 97 миль/ч. Затем на 39 круге я обогнал его. В конце гонки я выигрывал более минуты. Я знал, что Фанхио не сможет отыгрывать по 10 секунд с круга, хотя он и пытался. Я даже оглянулся назад, когда немного сбросил скорость. Через несколько кругов я увидел клетчатый флаг. Я выиграл мой первый Гран При.
Я проехал круг почета и, приближаясь к боксам, увидел, как прыгают от радости мои механики. Зрители встали со своих мест. Когда я остановился, меня на руках вытащили из машины. Моя жена, Амалия, крепко обняла меня, и ко мне с объятьями подскочили друзья: Корнер, Фернандо, Гуцци, аргентинский посол Хоган. Они так плотно окружили меня со всех сторон, что я до сих пор помню их тепло и слезы, смешавшиеся с моими. Вокруг было смятение и возбуждение. "Alfa Romeo разгромлены" - кричали механики. Они передали мне бутылку с водой и заботливо протерли мне лицо.
Через несколько минут мы все плотной группой отправились за поздравлениями к Английской Королеве. На мне тоже была корона - лавровый венок. Со всех сторон я слышал возгласы, которые не понимал. Ко мне тянулись руки и доносились слова на разных языках. Молчал только я. Это была какая-то странная музыка, но очень приятная моей душе.
Затем меня проводили на подиум. Все замолкло. Люди все еще смотрели на меня. Глубокую тишину нарушили первые аккорды национального гимна Аргентины. Впервые я был центром такой трогательной церемонии. Я заплакал, когда увидел на самом высоком флагштоке аргентинский флаг.
Я был молодым сельским пареньком. Теперь, более 20 лет прошло с тех пор. Но я все еще помню июль 51-го и частенько, закрыв глаза, все еще могу ощущать те руки, протянутые ко мне и те голоса, раздающиеся вокруг.
