Формула выживания

«Если этот парень продолжит в том же духе, то разобьет за сезон больше машин, чем все остальные гонщики Ф-1, вместе взятые, и это окончательно угробит наш бюджет», — озабоченно вздыхая, говорил один механик Jordan другому после ГП Монако. Однако справедливости ради надо заметить, что подобного рода разговоры вокруг Такумы Сато возникли после аварии, в которой он-то как раз виноват нисколько не был.
Углепластиковые осколки, острые как бритва, усеяли трассу… Эта фраза в современной Формуле-1 звучит столь часто, что уже как-то и не задумываешься над тем, какая жуткая опасность скрыта за этими словами. Дело даже не в том, что углепластиковая «щепа» на асфальте чревата проколом шин для других автомобилей. Самое страшное, когда эти осколки впиваются в тело гонщика.
Убедиться в этом мне довелось в буквальном смысле «на собственной шкуре», когда я стал очевидцем столкновения Ника Хайдфельда и Такумы Сато во втором повороте трассы А1 в ходе Гран При Австрии.

Пресловутые осколки разлетелись во все стороны, как от взрыва приличной силы. Нет, ни один из них в меня, к счастью, не впился — защитные сетки над барьерами из шин достаточно надежно укрывают людей, находящихся даже в считанных метрах от места аварии. Подвело элементарное журналистское любопытство: взяв в руки и рассматривая искореженные куски того, что еще недавно было машиной Ф-1, я и опомниться не успел, как «занозил» пальцы и ладони мельчайшими фрагментами углеродной структуры. Тонкие как волос, но при этом твердые и куда более острые, чем стальные иглы, они легко проникают сквозь кожу и причиняют довольно мучительную боль. Избавиться же от них весьма и весьма трудно. Обычный рентген, кстати, их не «видит». Можно лишь догадываться, через какой ад прошел год назад Алекс Занарди, ноги которого (вернее, то, что от них осталось) в результате трагической аварии на «Лаузитцринге» оказались буквально «нашпигованы» разной величины углепластиковыми осколками, что потребовало позже многочисленных операций по их извлечению.
Такуме Сато повезло куда больше, чем Занарди: в столкновении, во многом схожем по характеру, он остался абсолютно цел и почти невредим. Ни сокрушительная сила удара, ни множественные осколки не стали для него роковыми. Это, впрочем, стало ясно лишь спустя некоторое время, но в момент аварии и последующие минуты казалось, что с Такумой приключилось что-то страшное…

Авария, которую ждали

Как бы странно это ни прозвучало, но чего-то подобного в день Гран При Австрии и именно в этом месте ожидали. Настолько часто в предыдущие дни (и в прошлые годы) автомобили вылетали в повороте Remus, что гонка лишь чудом могла пройти без какого-либо инцидента на этом участке. Неудивительно, что в момент столкновения двух машин в зоне поворота собрались десятки журналистов и фотокорреспондентов. Эту аварию ждали. И все же произошла она неожиданно. Ничто на свете не может подготовить человека к подобному зрелищу, когда видишь его не на экране телевизора, а в упор.
Поворот Remus и без всяких аварий — один из самых впечатляющих в Ф-1. Автомобили стремительно, почти на максимальной скорости несутся по восходящей вверх прямой и вдруг резко замедляют движение перед поворотом, словно мгновенно материализуясь из некоего призрачного вихря. И когда ты слышишь ни с чем не сравнимый лязг шестеренок при переключении передач с высшей на первую, оглушительные хлопки, а затем — пронзительный вой меняющего режим работы мотора, тебя буквально пробирает дрожь. И не только потому, что шалят нервы. Дрожит все вокруг: и земля, и воздух. Когда же видишь, как одну из машин срывает с трассы и все с той же огромной скоростью бросает, несет наперерез другим, кажется, что все вокруг вдруг замирает, и лишь она, эта машина, словно в замедленном кино, неотвратимо движется к роковой точке. Ничего изменить уже нельзя. Остается лишь ждать. Не знаю, успел ли Ник Хайдфельд вспомнить в эти секунды всю свою жизнь, но мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем столкновение его Sauber с Jordan вернуло времени прежний стремительный бег: громкий звук удара, дикий треск, заглушающий даже вой моторов, «фейерверк» из обломков, который тут же накрыло облако пыли…
Такума Сато позже рассказал: «Я помню все об аварии. Я проходил поворот почти бок о бок с Монтоей и вдруг услышал сильный грохот и на мгновение закрыл глаза. А когда открыл их, то обнаружил свои ноги зажатыми в деформированном монококе, а через сквозную дыру в нем увидел землю! Но я совершенно не видел, как на меня летел Хайдфельд, поэтому понятия не имел, что произошло, хотя и было очевидно, что я попал в грандиозную аварию. Это было самое сильное столкновение из всех, в которые мне доводилось попадать. Я был в сознании, чувствовал свои руки и ноги и, хотя было немного больно, знал, что ничего не сломано. Спасибо автомобилю».
Однако со стороны все выглядело отнюдь не так оптимистично. В то время как Ник Хайдфельд, хоть и пребывая в состоянии шока, все же сразу выбрался из кокпита и пусть и с посторонней помощью, но все же сам направился к барьеру безопасности, Сато оставался в зияющей черными рваными дырами машине неподвижным, а мгновенно примчавшийся медицинский автомобиль подтвердил серьезность случившегося. Шли минуты. Гонщика долго не могли извлечь из кабины. Суета врачей вокруг казалась бессмысленной. Напряженную тишину периодически нарушала лишь вереница медленно проезжающих за автомобилем безопасности машин.
Судя по закрытым глазам и безвольно склоненной вбок и назад голове японского гонщика было очевидно, что он по меньшей мере без сознания, и находился в таком состоянии он достаточно долго. Хотя ему это показалось лишь «мгновением», на которое он закрыл, а потом опять открыл глаза. Но именно за это «мгновение» медики во главе с профессором Уоткинсом, «поколдовав» над Такумой, привели его в чувство, после чего спасатели смогли освободить японца из углепластиковой «мышеловки». Однако место происшествия он покинул все же на носилках и под капельницей, после чего для дальнейшего обследования был отправлен на вертолете в госпиталь Граца.

Под счастливой звездой

Гонка продолжилась, а мне представилась возможность детально изучить обе разбитые машины. Уникальность этой аварии была в том, что перед столкновением неуправляемый Sauber Хайдфельда развернулся на 180°, и он врезался в Jordan Сато «кормой» — то есть самой жесткой частью машины Ф-1. Именно этот факт мог самым роковым образом усугубить последствия столкновения для Такумы. Дело в том, что задняя защитная структура не рассчитана на лобовой удар. Она не деформируется и не рассеивает энергию столкновения. Она просто изготовлена прочной и жесткой. На фото видно, что при всей внешней «развороченности» задней части Sauber, его трансмиссия, являющаяся частью силовой схемы, осталась практически целой, представляя собой подобие грозного тарана. Ими-то и пробил Хайдфельд Jordan японца. А тому просто-напросто повезло: монокок оказался проломлен непосредственно под коленным сгибом его правой ноги. Конечно же, боковая защита сыграла свою роль и поглотила изрядную часть энергии удара. Но что ни говори — повезло парню.
Эдди Джордан, впрочем, как и сам Сато, воздал должное современным нормам безопасности: «Всех нас бесят эти правила, постоянные изменения в требованиях к конструкции шасси, однако поверьте, что в команде нет ни одного человека, кто бы сейчас не благодарил не только наши счастливые звезды, но и FIA как раз за эти «занудные» требования. Случись такое несколькими годами ранее, не уверен, что сейчас Сато продолжал бы гоняться. Так что спасибо всем тем, кто сделал безопасность ключевым аспектом Формулы-1″.
И все же исход серьезной аварии в автоспорте — во многом дело случая, везения. Алексу Занарди в прошлом году не повезло. «Всего лишь» переломами ноги отделался Михаэль Шумахер двумя годами раньше. А вот Айртону Сенне в свое время счастье изменило: если бы не злополучный обломок подвески, великий бразилец, скорее всего, остался бы жив. Его убила не авария, которая сама по себе не была такой уж опасной. Айртона убил случай.
Такума Сато, похоже, из тех, кому везет. Удивительно везет. На пресс-конференции перед ГП Австрии ему даже задали вопрос: не слишком ли часто он попадает в аварии? (На что новичок-японец довольно беззаботно ответил: «Просто я всегда еду на пределе и, когда трасса особенно трудная, иногда ошибаюсь. Но меня это не слишком расстраивает».) В Малайзии он наезжает передними колесами на задние колеса машины своего партнера по команде, но его машина не взлетает, не переворачивается, лишь слегка подпрыгивает, и он после смены носового обтекателя благополучно продолжает гонку. Спустя всего неделю после своего «второго рождения» на ГП Австрии Такума в гонке исторических автомобилей в Монако вновь разбивается, пилотируя Lotus 49B. На этом автомобиле Грэм Хилл в 1968 и 1969 годах выиграл ГП Монако, и в силу его конструкции японец сидел практически «внутри» бензобака, но вновь остался невредим.

Наконец, еще через неделю уже в ходе нынешнего ГП Монако Jordan Сато в субботу врезается в отбойник в Ste Devote, в воскресенье «прикладывается» к отбойнику в порту и затем боком летит прямо на барьер безопасности (то и дело при этом пересекая траекторию движения Физикеллы) — и опять без какого-либо вреда для себя! Если Такума продолжит выступать в том же духе, то скоро может заслужить неофициальный титул чемпиона в гонках Формулы-1 на выживание…
С другой стороны, не зря же великий поэт назвал опыт «сыном ошибок трудных». И пусть в Австрии ошибку совершил не Сато, а Хайдфельд, опыт все равно приобретен. Конструкторами, проверившими свои автомобили в самых экстремальных условиях. Экспертами по безопасности, еще раз убедившимися в эффективности разработанных ими мер. Чиновниками федерации, получившими своеобразное добро на принятые в последнее время изменения в правилах. Всей Формулой-1. Ведь даже из этого «счастливого случая» будут сделаны надлежащие выводы, которые еще более обезопасят этот спорт. Что касается обломков… То, по большому счету, всю эту углепластиковую чудо-технику не жаль. Свою работу она выполнила. Хотя, надо полагать, и не совсем в том смысле, на который рассчитывал Эдди Джордан.

Борис Мурадов